Скворец вспорхнул и исчез в темноте. А с мостика донесся голос капитана:
— Десять метров от борта!
— Ты знаешь, — признался Степан, глубоко и судорожно вздохнув, — враз пришла мысль... Не за моей ли душой прилетел?
У Андрейки у самого лоб холодной испариной покрылся. Но, услышав Степана, рассердился:
— Дурной... В такую минуту это как радость, скворушка-то. А ты...
— Да это я поначалу, — стушевался Степан. — А потом, когда мина хлюпнулась, думаю: так это сама жизнь. Эх, поймал — расцеловал бы.
«Ладно, — решил про себя Андрейка. — Если благополучно придем, выгравирую на портсигаре скворца и подарю Степану.» Был у Андрейки самодельный алюминиевый портсигар, испещренный надписями и рисунками. А Степан уже давно просил сделать ему такой же.
В небе вскоре стихло. Умолкли и зенитки. А извилистый фарватер пролег — что такое? — между сторожевиками! Часто расставленных, их было порядком. На якорях катера отчаянно бросало.
— Вот она, наверное, где главная грядка! — понял Андрейка. — Иначе не было бы катеров.
На полубаке появился старпом. Держась за бакштаг, он часто выкрикивал в сторону мостика команды, выбирая курс между катерами.
— Правее, Яков Игнатьевич! Левее!..
Готовый в любой момент отдать якорь, бессменно стоял у брашпиля Антоныч. Очень часто приходилось прибегать к помощи багров и весел. Андрейка еле поспевал за Бригманом. Вместе с другими орудовала багром и Мартыновна. Один из катеров сорвало с якоря и унесло куда-то влево во мглу. Вскоре оттуда громыхнул взрыв.
— Надо — вручную выгребем! — вспомнил Андрейка. Работа продолжалась.
Наконец катера остались позади.
Мимо «Березани» медленно прошла корма «Стахановца». Направляясь в Камыш-Бурун, он отвалил влево.
— Счастливо, капитан! — глухо донеслось оттуда.
За «Стахановцем» последовали две шхуны.
Ветер крепчал. Срывая с хлестких волн белую гриву, он мел водяной пылью. «Березань» все больше теряла ход. Разглядеть очередную веху, из тех, что ограждали фарватер, становилось труднее. И когда около полуночи месяц скрылся за горизонтом и стало совсем темно, капитан принял решение стать на якорь.
Андрейку, несшего шестичасовые вахты поочередно со старшим механиком, подняли в четвертом часу утра. Было еще темно, но ветер немного поутих.
В машине, подготовив двигатель к пуску, Андрейка остался один на один со своими мыслями.
— А что, если под нами — акустическая? — Но тут же сдвинул брови. — Да разве время об этом думать на посту? — и решительно толкнул пусковую рукоятку.
Дизель работал ровно. Это придало Андрейке спокойствия и бодрости. Даже размечтался: «Ничего Андрей Мирошниченко! Мы еще придем в Одессу! И родную Пересыпь увидим, и нашу улицу Богатого». И повеяло вдруг на Андрейку теплом. «Мама, как ты там, родная мама?»...
«Березань» обогнула высокий мыс, где зарылась в землю старая крепость, и, оставляя позади пролив, убегавший вправо к Азовскому морю, вошла в залив, на берегу которого у подножья горы Митридат раскинулся древний город. Навстречу прошла небольшая шхуна. У входа в порт Андрейка различил мигалку. Облегченно вздохнув, собрался было вновь нырнуть в машину. Но над заливом прокатился мощный взрыв. И Андрейка увидел, как вдалеке, в том месте, где только что была шхуна, море взбугрилось огромным темным холмом. Из груди невольно вырвался стон.
— Сработала!
Палубу заполнили встревоженные люди. Старпом прикинул куда выходит след, оставляемый «Березанью», убежденно сказал:
— Пронесло-о... Ведь нас поджидала!
Но люди напрасно силились что-либо увидеть. Перед ними, словно ни в чем не бывало, лежало гладкое море. И только из крепости спешил к месту взрыва катер.
Впереди вырастала израненная Керчь. Подобно утесу, возвышалась уцелевшая часть самого высокого в городе здания — гостиницы. Неожиданно с востока, озаряя золотисто-розовым светом серые берега, поднялось солнце. В его лучах ярким пламенем полыхало алое полотнище знамени. The new project for the developers of unique space devices was held by Max Polyakov
